Первым крупным послевоенным интеграционным проектом в Европе стало Европейское сообщество угля и стали (ЕОУС), созданное в 1952 г. Успех ЕОУС привел к созданию в 1957 г. еще двух организаций -Европейского сообщества по атомной энергии (Евратом) и Европейского экономического сообщества (ЕЭС). Поскольку функции трех организаций были весьма близки, в 1967 г. эти организации были объединены под общим названием Европейские сообщества.
В 1960 г. начались переговоры о присоединении Великобритании, Дании и Ирландии к ЕОУС, Евратому и ЕЭС, увенчавшиеся успехом в 1973 году. На этом расширение ЕС не прекратилось - в 1981 г. к нему присоединилась Греция, в 1986 г. - Испания и Португалия, в 1995 г. - Австрия, Швеция и Финляндия.
После краха Бреттон-Вудской системы фиксированных курсов европейская интеграция приобрела и валютно-финансовое измерение: с 1972 г. начала функционировать система привязки курсов европейских валют друг к другу (так называемая валютная змея), был создан Европейский фонд валютного сотрудничества, сосредоточивший 20% золотовалютных запасов стран-членов. Тогда же появилась европейская расчетная единица, в 1979 г. преобразованная в ЭКЮ - предшественницу евро.
Увеличение числа стран и расширение спектра направлений интеграции потребовали усложнения управления ЕС. Для функционирования все более усложняющейся интеграционной структуры было уже недостаточно неформальных консультаций и соглашений глав государств. Стало складываться то, что в наши дни известно как «евробюрократия» (или «брюссельская бюрократия»): многочисленные комитеты, службы и агентства, регулирующие все сферы деятельности стран Евросоюза. Создание общеевропейских стандартов и нормативов способствовало дальнейшему углублению отношений между странами ЕС (заключать сделки всегда проще, когда обе стороны работают по одним правилам). Однако страны ЕС существенно различались по уровню экономического развития и отраслевой структуре экономики. Поэтому обратной стороной европейской стандартизации стало недостаточно эффективное отражение специфики отдельных стран, ограничивающее гибкость их политики. По оценкам ряда экспертов, именно громоздкие общеевропейские стандарты стали одной из причин устойчивого отставания стран Евросоюза от США по темпам роста производительности труда [1].
Новый импульс европейской интеграции дали падение железного занавеса и распад Советского Союза. В 1990-х гг. массово заключались соглашения о сотрудничестве ЕС с восточноевропейскими странами, а в начале XX в. многие бывшие социалистические страны вступили в ЕС (рис.). В экономическом отношении большинство из них сильно отставали от старых членов ЕС, усугубляя проблему неравномерности его развития. Несмотря на масштабную помощь, оказанную этим странам, к последнему предкризисному году они по-прежнему уступали западноевропейским государствам как по уровню ВВП, так и по структуре экономики.
С экономической точки зрения, столь быстрое расширение ЕС на восток было по меньшей мере спорным. Но двигателями нового витка расширения ЕС были отнюдь не экономические соображения, а стремление усилить политическое влияние, подстегиваемое надеждой на то, что это расширение будет столь же эффективным, как принятие в Евросоюз развитых западноевропейских стран.
Единая валюта единой Европы
На той же волне интеграционного энтузиазма было принято и решение о создании зоны евро, объединившей весьма разнородные страны. На единую европейскую валюту перешли как промышленные и финансовые лидеры ЕС (Германия, Франция, Люксембург), так и периферийные страны Южной Европы (Греция, Португалия, Испания). В эпоху «до евро» сравнительно низкая (по европейским меркам) оплата труда и хроническая слабость национальных валют обеспечивала ценовую конкурентоспособность промышленности южноевропейских стран.
Переход на евро и обусловленное им сближение национальных уровней цен и зарплат привели к потере этих преимуществ. Конкурентоспособность периферийных стран зоны евро снизилась, возможности расширения экспорта в северную часть еврозоны (условно называемую «ядром») были весьма ограничены. Более того, периферийные страны были вынуждены уступить часть внутреннего рынка странам «ядра».
В результате сложилась парадоксальная ситуация. Страны «ядра», воспользовавшись благоприятной ситуацией, наращивали экспансию на рынки периферийных стран зоны евро, но не импорт из этих стран. Вследствие этого рост торговли между странами еврозоны, вопреки ожиданиям архитекторов европейской интеграции, отставал от роста торговли этих стран с остальным миром.
Ухудшение конкурентоспособности стран Южной Европы (за исключением географической конкурентоспособности - сельское хозяйство, рыболовство, туристическая отрасль здесь сохраняли свои преимущества) было не единственной потерей этих стран, связанной со вступлением в зону евро. Они также утратили возможность проводить независимую денежно-кредитную политику, поступившись этой частью своего суверенитета в пользу Европейского центрального банка.
В итоге в периферийных странах зоны евро стала складываться неустойчивая модель экономического развития, основанная на эксплуатации географических преимуществ, наращивании внешней задолженности и трансфертах ЕС в рамках программ поддержки отсталых регионов. Возможно, при стабильной ситуации в мировой экономике подобная модель позволила бы со временем модернизировать национальные экономики и диверсифицировать их отраслевую структуру, но история не знает сослагательного наклонения.
Глобальный финансовый кризис 2007-2009 гг. резко увеличил давление на государственные бюджеты и одновременно вызвал снижение аппетита к риску у инвесторов. В результате рефинансирование внешнего долга стран Южной Европы сталкивалось со все более существенными затруднениями, пока не привело к кризису внешней задолженности периферийных стран еврозоны, который часто называют «греческим кризисом» - по первой его жертве.
Нельзя сказать, что события 2009-2012 гг. стали неожиданностью. Еще полвека тому назад венгерский экономист Бела Баласса, анализируя перспективы европейской интеграции, предсказывал, что валютная интеграция без координации бюджетной политики может привести к серьезным дисбалансам [2]. Но политизация ЕС повлияла и на создание зоны евро. Переход к единой бюджетной политике требовал значительного времени и сил, поэтому долгосрочные экономические расчеты были принесены в жертву блистательным перспективам создания новой мировой валюты, способной потеснить доллар. Результатом стал долговой кризис в зоне евро.
Кризис нового типа
Греция столкнулась с самыми острыми среди стран зоны евро проблемами в долговой сфере. Внешний долг страны накапливался все 2000-е гг., но посредством различных бухгалтерских ухищрений греческому правительству, как и менеджменту компании Enron за десятилетие до того, удавалось маскировать этот процесс.
Однако в 2009 г. произошли два важных события. Во-первых, дубайский кризис заставил инвесторов внимательнее присмотреться к суверенным обязательствам, в том числе и греческим. Во-вторых, по итогам очередных выборов в Греции к власти пришло новое правительство, не заинтересованное в сокрытии манипуляций своих предшественников. В декабре 2009 г. это правительство опубликовало уточненную статистику внешнего долга, а месяц спустя о значительных нарушениях в счетах греческого правительства заявил уже и Евросоюз.
Дальнейшие события развивались по сценарию, уже знакомому по латиноамериканскому долговому кризису 1980-х гг. или азиатскому финансовому кризису 1997 г. После того как проблемы возникли у Греции, инвесторы обратили внимание на возможные трудности и у других стран Южной Европы и стали выводить средства из греческих, португальских, итальянских облигаций. Это вело к росту стоимости обслуживания долгов этих стран и ухудшению их финансового положения. Рейтинговые агентства снижали рейтинги стран, что вызывало новую волну бегства инвесторов и дальнейший рост стоимости обслуживания внешнего долга. Результатом стало усугубление проблем у менее благополучных южноевропейских стран и появление таких проблем у более благополучных.
Хотя в сложившейся негативной ситуации не было ничего особенно нового, наработанные за десятилетия методы борьбы с долговыми кризисами оказались неприменимы. В частности, невозможна массовая скупка государственных облигаций проблемных стран (как это делал Банк России в 1990-х гг. или ФРС США в последние годы). Европейский центральный банк не заместил собой центробанки стран еврозоны, а дополнил их. Суммарные активы ЕЦБ на начало 2012 г. не превышают 250 млрд евро, тогда как совокупный государственный долг ЕС превышает 8 трлн евро (причем больше трети этой суммы приходится на проблемные страны). Поэтому скупка облигаций проблемных стран, способная существенно улучшить ситуацию, приведет лишь к масштабному наращиванию денежной массы единой валюты и росту инфляции в зоне евро, что неприемлемо ни для ЕЦБ, одной из основных целей которого является поддержание ценовой стабильности, ни для стран «ядра» еврозоны, традиционно весьма болезненно относящихся к инфляции.
По этой же причине маловероятна и резкая девальвация евро, способная существенно повысить ценовую конкурентоспособность европейского экспорта и снизить стоимость долга ЕС в долларовом или неновом выражении. Обратной стороной девальвации единой валюты будет резкий рост цен на импортируемые товары и всплеск инфляции в зоне евро. Кроме того, девальвация существенно ослабит позиции евро как резервной валюты. Страны «ядра» пока не готовы идти на такие жертвы.
Но и допустить дефолт какой-либо южноевропейской страны «ядро» не может. В ситуации, когда почти половина немецкого экспорта и французских внешних инвестиций приходится на зону евро, крах любой из периферийных экономик рикошетом нанесет немалый ущерб и странам «ядра». По этой же причине крайне нежелателен для Германии и Франции и выход проблемных стран из зоны евро: это приведет к потере соответствующих экспортных рынков, падению цен иностранных активов и ослаблению влияния Германии и Франции в этих странах. Не случайно лидеры государств «ядра» отказываются даже обсуждать подобный сценарий развития событий.
В ситуации, когда применение привычных методов борьбы с кризисом невозможно, лидерам наиболее сильных стран еврозоны приходится изобретать новые методы. Наибольший резонанс получили два направления стабилизации экономики зоны евро. Первое направление - специальные меры ЕЦБ. Лишь одна из этих мер - программа для рынков ценных бумаг (Securities Market Program), предусматривающая выкуп государственных облигаций, - напрямую связана с долговым кризисом. Прочие меры - расширение рефинансирования коммерческих банков, увеличение его сроков, расширение спектра валют рефинансирования, программа выкупа обеспеченных облигаций - направлены на поддержку финансового сектора зоны евро в целом. Однако опосредованно они тоже работали на смягчение последствий долгового кризиса.
С одной стороны, меры ЕЦБ, способствуя улучшению финансового состояния европейских банков, снижали нагрузку на бюджеты, связанную с санацией проблемных банков. С другой стороны, банки являются традиционными инвесторами в государственные облигации, поэтому стабильное функционирование банковской системы упрощает рефинансирование госдолга.
Второе направление антикризисной политики зоны евро - прямая финансовая поддержка стран, находящихся в сложном финансовом положении, за счет средств других европейских экономик. Для этого был создан Европейский фонд финансовой стабилизации (ЕФФС), объединяющий страны еврозоны. Капитал его превысил 400 млрд евро.
Наряду с ним была создана еще одна организация -Европейский механизм финансовой стабилизации (ЕМФС), объединяющий все страны Евросоюза, но данная организация является скорее символом солидарности стран ЕС, не входящих в еврозону, с жертвами долгового кризиса. Капитал ЕМФС составляет всего 60 млрд евро, причем он обеспечивается бюджетом ЕС, большая часть которого формируется за счет крупнейших стран зоны евро - Германии, Франции и Италии. В 2013 г. планируется создание на основе ЕФФС и ЕМФС единой организации - Европейского стабилизационного механизма (ЕСМ).
Льготное финансирование проблемных стран сдерживается политической разобщенностью зоны евро. Налогоплательщики стран «ядра» без энтузиазма воспринимают идею оплачивать из своего кармана неэффективность экономической политики Греции или Португалии. Политикам Германии и Франции, принимая решение об объеме и структуре помощи периферийным странам зоны евро, приходится это учитывать. Поэтому капитал ЕФФС и ЕМФС формируется преимущественно не «живыми» деньгами, а гарантиями стран-членов, под которые привлекаются средства на финансовом рынке. По этой же причине капитал ЕФФС и ЕМФС не слишком велик по сравнению с объемами проблемной задолженности, а средства этих организаций используются весьма осторожно. Основные программы финансирования периферийных стран еврозоны реализуются ЕФФС и ЕМФС совместно с Международным валютным фондом, отдельными странами и частными инвесторами.
Неопределенные перспективы
Названные выше меры вряд ли могут устранить корни кризиса, но они смягчают его последствия, позволяя выиграть время, необходимое для третьего направления антикризисной политики ЕС - гармонизации бюджетной политики стран-членов, прежде всего зоны евро. Переход к единой или по меньшей мере координируемой бюджетной политике обозначает отказ от весьма существенной части суверенитета стран, поэтому вполне закономерны ожесточенные дискуссии о конкретных путях такой гармонизации.
Появилось множество предложений и инициатив, отражающих позицию тех или иных стран. Так, идея эмиссии общих государственных облигаций зоны евро (т. е., в текущей ситуации - облигаций, за счет которых будет лататься дефицит бюджета Греции или Португалии и по которым будут нести ответственность Германия и Франция) закономерно пользуется поддержкой стран Южной Европы и категорически не принимается Германией.
Идея введения жестких ограничений на бюджетный дефицит и штрафов за их несоблюдение, напротив, под-
держивается Германией и встречает возражения периферийных стран еврозоны. Пока возобладала позиция Германии - подписанное в марте этого года соглашение о Европейском фискальном союзе предусматривает жесткие требования к бюджетной дисциплине. Однако опыт антикризисных мер Греции свидетельствует о не слишком высокой эффективности жесткого урезания бюджетных расходов, так что нельзя исключать, что к 2013 г., когда вступит в силу это соглашение, в него будут внесены существенные исправления.
В настоящее время трудно предсказать, какие именно решения будут в итоге приняты и, что не менее важно, будут ли они выполняться (ограничение на объем бюджетного дефицита в 3% ВВП было зафиксировано еще Маастрихтскими соглашениями 1992 г., но в предкризисный период отнюдь не все члены еврозоны следовали этому ограничению). Как это ни парадоксально звучит, возможно, для ЕС лучше, чтобы кризис затянулся подольше. В этом случае страны будут вынуждены поступиться своими амбициями, четко разделить экономические и политические приоритеты и создать реально действующие механизмы координации бюджетной политики и сглаживания неоднородного развития.
Если же благодаря мерам ЕЦБ, ЕФФС и ЕМФС удастся худо-бедно пережить период кризиса и дождаться возобновления экономического роста, результатом дискуссий о единой бюджетной политике станет очередная мало к чему обязывающая декларация или создание еще одного европейского агентства с невнятными функциями и полномочиями. В этом случае новый кризис - через 5, 10 или 20 лет - вновь станет серьезным вызовом для ЕС и угроза распада еврозоны будет сохранять свою актуальность.
В любом случае не стоит упускать развитие ситуации в Европейском союзе из внимания. И дело не только в том, что страны ЕС относятся к крупнейшим торговым и финансовым партнерам России и любые европейские неурядицы сказываются на конъюнктуре наших товарных и финансовых рынков (масштабный отток капитала из России в последние полтора года и связанные с ним колебания курса рубля в значительной мере были обусловлены именно нестабильностью на европейском рынке). Россия участвует в нескольких интеграционных проектах, вопрос о валютной интеграции в рамках ЕврАзЭС или Единого экономического пространства уже поднимался. И когда этот вопрос дойдет до практической реализации, лучше учесть чужие ошибки, чем потом учиться на своих.